Хотя участники форума в Давосе признают, что мировой экономике необходимы серьезные перемены, предложить новые модели развития они пока не могут.
Состоявшийся в конце января 42 Всемирный экономический форум в Давосе оставил после себя двойственное впечатление.
Повестка дня
С одной стороны, участники форума согласны с тем, что мировая экономика нуждается в переменах. Об этом свидетельствует и тема форума: “Великая трансформация: формирование новых моделей” (The Great Transformation: Shaping New Models). Во многих выступлениях участников проводилась идея о том, что нынешняя экономическая модель не только не обеспечивает решение ряда острых проблем, но, наоборот — обостряет их.
С другой стороны, все эти перемены, по мнению участников форума, возможно реализовать в рамках существующей экономической модели, не затрагивая ее сути. Эту мысль, в частности, высказал Питер Мандельсон (Peter Mandelson), бывший еврокомиссар по торговле. По его словам, политики должны убедить людей, что глобализация и свобода торговли по-прежнему хороши, даже когда их обвиняют в росте безработицы и стагнирующих зарплатах.
Возникает впечатление, что именно это противоречие и стало главной причиной бесполезности форума. Его участники перечислили острые проблемы современной глобальной экономики, констатировали необходимость перемен, но не приняли ни одного внятного решения. Это, впрочем, не удивительно: нынешние трудности возникли в ходе “естественного развития событий” и прямо вытекают из существующей экономической модели. Пытаться “починить” систему изнутри, не меняя ее саму, равносильно вытаскиванию себя из болота за волосы.
Поменять модель
Что же произошло, и почему современные экономические проблемы так трудно решить, не затрагивая суть самой системы? Нынешняя модель мировой экономики сложилась в 1990-е годы под влиянием двух основных процессов. Во-первых, вследствие распада социалистической системы и выхода Китая из самоизоляции возник действительно глобальный рынок со свободным перемещением товаров и капитала при сохранении резких контрастов в стоимости рабочей силы, лишенной мобильности. Во-вторых — к началу 1990-х годов в странах Запада окончательно победила так называемая либеральная модель капитализма, ориентированная на максимальную эффективность и прибыльность и предоставляющая максимальную свободу бизнесу.
В рамках этих процессов и произошло перемещение значительной части производственных мощностей из западных стран в Китай и государства “третьего мира” с их дешевой рабочей силой. Потеря миллионов рабочих мест в США и Европе была компенсирована, с одной стороны, развитием малого бизнеса, с другой — расширением государственного аппарата. Сложившаяся модель предусматривала массовое производство дешевых потребительских товаров в развивающихся странах и дешевого продовольствия (вследствие достижения экономии на масштабах и субсидирования сельского хозяйства). Маржа между низкой себестоимостью и высокой ценой реализации обеспечивала высокие доходы западных компаний и позволяла платить достаточно высокие налоги и зарплаты сотрудникам. Зажиточное население стран Запада, покупая товары и услуги, обеспечивало доходы и прибыли поставщиков (включая малый бизнес, представленный в основном в сервисном секторе), а государство за счет высоких социальных выплат гарантировало даже малоимущим гражданам приемлемый уровень жизни.
Однако эта система имела ряд внутренних противоречий, обусловивших ее нынешний кризис. Современная капиталистическая экономика должна постоянно расти. Компании, чтобы поддерживать постоянное повышение курса акций, должны наращивать доходы и прибыли. Чтобы увеличивать эти показатели, нужно или больше продавать, или меньше тратить. Из-за высокой насыщенности современного потребительского рынка и острой конкуренции повышать рентабельность проще путем сокращения расходов. На производственной стадии добиться существенной экономии сложно, тем более, что дешевая рабочая сила в развивающихся странах все же понемногу дорожает. Например, в приморских провинциях Китая средний уровень месячной зарплаты на сборочном производстве еще в 2010 году превысил 250 долларов.
Западные компании начали экономить на своих сотрудниках в США и Европе. В последние годы в этих регионах интенсивно шло сокращение рабочих мест в крупном бизнесе. Реальный уровень доходов населения, достигший максимального уровня в конце 1970-х годов, с тех пор медленно, но неуклонно снижался. Это привело к сужению потребительского рынка и заставило компании продолжать политику сокращения расходов. В первой половине 2000-х годов рост потребления в странах Запада поддерживался за счет потребительского кредитования. Однако кризис 2008 года поставил на этом точку.
Одновременно возник кризис в сфере государственных финансов. Западные страны в рамках поощрения бизнеса снизили налоговую нагрузку на корпорации. Деиндустриализация также привела к уменьшению налоговых поступлений. К тому же, стремясь поддерживать высокий уровень жизни населения (и, соответственно — емкости потребительского рынка), государства брали на себя все более высокие социальные обязательства. Поскольку покрыть все эти расходы только за счет регулярных доходов бюджета не удавалось, приходилось увеличивать задолженность. Греция уже дошла до такого ее уровня, что не может больше ни наращивать этот долг, ни рассчитаться по имеющимся обязательствам. Близки к этому состоянию и некоторые другие европейские страны. Даже в благополучной Японии госдолг превышает 200% ВВП, а в США он растет со скоростью более 2,5 млрд. долларов в день.
Дальше так продолжаться не может. Современная западная экономика имеет значительный резерв прочности, но и он уже на исходе. Дефолт по греческим и другим суверенным долгам нанесет тяжелейший удар по финансовой системе, что обернется большими потерями в реальном секторе экономики. Спад на западном потребительском рынке вызовет сжатие всей мировой экономики, потерю десятков миллионов рабочих мест, резкое падение уровня жизни в разных странах.
Что надо сделать, чтобы предотвратить реализацию этого разрушительного сценария? В Давосе как раз пытались найти ответ на этот вопрос. Но не смогли.
