Директор по связям с государственными органами Русала Вадим Гераскин ответил на десять вопросов корпоративного FB и наглядно объяснил, что толкает цены на электроэнергию вверх, почему Русал не строит собственные энергогенерирующие мощности, сколько должно стоить электричество в России и кто вообще реформировал электроэнергетику России.
- В России несколько лет назад началась энергореформа, в результате которой должны были снизиться тарифы на электроэнергию. А они, наоборот, выросли на 30-40%. Почему так произошло?
- Если коротко, то ответ будет звучать примерно так: «Если самому себе вырезать аппендицит, то велика вероятность зарезаться». Энергореформа в России проходила в несколько этапов. Сначала прошел процесс «приватизации», и было создано РАО ЕС России. А дальше реформирование затормозилось. Потому что, когда естественная монополия начинает получать сверхприбыли, заставить ее что-то менять в себе дальше практически невозможно. Нужна очень сильная политическая воля или какой-то иной драйвер. А получилось так, что в процессе реформы фокус интересов сместился в иное русло.
Ведь главное в процессе формирования рынка – любого, не только электроэнергетики – это создание инфраструктуры. Коммерческой, организационной, законодательной. При этом важно, чтобы процессы создания рынка и его институтов, формирование нормативной и законодательной базы, организационные изменения протекали синхронно – тогда, действительно, можно ожидать, что реформирование пройдет успешно, без перекосов. Своевременное формирование рыночных институтов должно позволить отделить естественно-монопольную и конкурентную часть и провести либерализацию в полном смысле этого слова. То есть цена на товар будет определяться соотношением спроса и предложения. В российской энергетике до 2006 г. существовало 100% госрегулирование. Как тогда формировалась цена? С одной стороны, государство устанавливало цену, компенсируя энергетикам все обоснованные затраты. С другой – на цену влияли макроэкономические показатели. Проще говоря, государство смотрело, насколько в данных условиях можно поднять тариф. В 2007 г. начался процесс продажи генерирующих активов РАО «ЕЭС России». При этом желание провести распродажу активов было настолько велико, что остальные процессы реформирования были приостановлены. В результате, РАО «ЕЭС России» просто перестало существовать, отвечать за дальнейшее проведение реформы, поддерживать баланс интересов, стало некому, а институты к тому моменту еще не успели сформироваться. И получилось, что когда возникло множество энергогенерирующих компаний, принадлежащих новым собственникам, они включили механизмы лоббирования. В итоге цена на электричество стала расти опережающими темпами. Что обычно происходит на рынке, когда растет цена? Падает потребление. Однако в России, когда цены на электроэнергию резко пошли вверх, падение потребления не произошло. Потому что в краткосрочной перспективе рынок электроэнергии неэластичен по отношению к цене. Но энергогенерирующие компании не учли этот фактор, и составили амбициозные планы развития на годы вперед: они видели прогноз роста спроса, и были намерены вводить новые мощности. На строительство новых электростанций им потребовались деньги – и это привело к очередному витку роста цен.
- Иначе говоря, цена на электроэнергию в России сейчас определяется только аппетитами новых собственников энергогенерирующих компаний?
- Так оно и есть. Ведь если рынок либерализован, должен существовать некий уровень предпринимательского риска. Государство не должно обеспечивать объем валовой выручки производителя электроэнергии в отсутствии 100% госрегулирования. А у нас, к сожалению, изначально была реализована другая концепция: государство старалось дать энергокомпаниям ровно столько денег, сколько они просили. Это довольно быстро привело их к простому умозаключению: чтобы увеличить выручку, не нужно более эффективно работать. Достаточно обосновать, почему тебе должны заплатить больше. Поэтому ключевая компетенция генерирующих компаний стала заключаться в умении убеждать и доказывать. Этому способствовали консалтинговые компании и инвестбанки. Чем выше выручка генерирующих компаний, тем выше доход консультантов и инвестбанков.
При этом, напомню, об эффективности никто не думал. В советское время система производства и потребления электроэнергии оптимизировалась хотя бы Госпланом. Хорошо ли, плохо ли – это другой разговор, но был хотя бы какой-то орган, который отвечал за оптимизацию. А сейчас у нас в стране нет никого, кто взял бы на себя эту функцию. Вот простейший пример. Что лучше: построить большую электростанцию и дотянуть сеть до каждого потребителя? Или построить несколько небольших станций в непосредственной близости от потребителей? Задачку такого типа учат решать на втором курсе института. Но проблема в том, что она должна быть кому-то поставлена. А если вопрос оптимизации не ставится, система начинает работать неэффективно. И это тоже дает нам повышение цен на электроэнергию опережающими темпами.
- Как резкий рост тарифов отразился на бизнесе Русала?
- Это вопрос скорее не ко мне, а к руководителям дивизионов. Но в целом ситуация выглядит так: стоимость электроэнергии – одна из основных составляющих нашего бизнеса. В среднем, на нее приходится от 20 до 40% себестоимости продукции. Кстати, для большинства других отраслей этот показатель менее 10%. Рост стоимости электроэнергии во многих странах привел к сокращению энергоемких производств и структурным изменениям в экономике. Важно чтобы это согласовывалось с промышленной политикой государства и опиралось на конкурентные преимущества и недостатки регионов.
- Если электроэнергия – это 40% себестоимости продукции Русала, почему компания не участвовала в реформе? Почему не пошла по пути создания интегрированного холдинга, который включал бы в себя и энергогенерирующие активы в том числе?
- Вообще-то мы участвовали в реформе. В частности, цели преобразований были сформированы при нашем непосредственном участии. Хочу напомнить, что Правительственную Комиссию по реформированию, в свое время, возглавлял Виктор Борисович Христенко. А его сопредседателями были Анатолий Борисович Чубайс и Олег Владимирович Дерипаска. Без нас я даже не могу себе представить, в какую сторону зашла бы реформа. Однако если вы подразумеваете под участием в ней покупку собственных энергогенерирующих активов, то, действительно, компания не пошла на этот шаг. Это все-таки не наш профильный бизнес. В генерации нужны другие компетенции. Кроме того, вся структура нынешнего рынка электроэнергии в России требует, что бы задешево продать энергию на рынок, а потом задорого там ее купить – так какой смысл в этих условиях владеть собственным мощностями? Попытки вообще отключиться от рынка и создать замкнутый цикл, где есть и производитель, и потребитель электроэнергии и резервирование, тоже несет в себе большие риски. Впрочем, в определенный момент мы приняли решение о необходимости привязки наших новых предприятий к энергогенерирующим активам. Проект БЭМО – наглядное тому подтверждение.
- Ситуация так, как вы ее описываете, выглядит удручающе. Энергетики заинтересованы в том, чтобы тарифы неуклонно росли. А в создании собственных мощностей для Русала особого смысла нет. Что же можно сделать в таких условиях, чтобы снизить риски, связанные с ростом тарифов?
- Изменить модель рынка. Сейчас она однозначно спекулятивная. Продажи электроэнергии осуществляются на рынке на сутки вперед (РСВ) и балансирующем рынке (БР). При такой спотовой модели рынка ни потребители, ни производители электрической энергии не видят цены даже на несколько дней вперед. Не могут достоверно формулировать прогноз экономических результатов своей деятельности.
На наш взгляд, самым эффективным инструментом снижения этих рисков является заключение долгосрочных договоров между потребителями и производителями электроэнергии. Изначально все поддерживали эту идею, считая ее наиболее справедливой для всех участников рынка. К сожалению, опять реформирование пошло не навстречу потребителям и сейчас есть законодательные ограничения. Например, одно из недавних постановлений правительства, которое обязывает ГЭС Сибири продавать мощность по установленному тарифу и вводит, фактически, запретительные меры на заключение прямых договоров на мощность. Тем не менее, практика долгосрочных договоров все же существует. И у нас ими покрыто более 50% потребления. В основном, речь идет о Сибири. Там мы обеспечиваем около 30% потребления, поэтому в данном регионе у нас с энергогененирующими компаниями наиболее явно проявляется взаимная зависимость и интерес. Наши с ними договоренности имеют срок от 10 до 15 лет. При этом надо понимать, что долгосрочный договор не предполагает поставки электроэнергии по фиксированной цене. Речь идет о формуле цены, которая устраивает обе стороны. В нашем случае она, так или иначе, привязана к цене алюминия, к себестоимости производства или к инфляционным параметрам.
- Какие еще инструменты влияния возможно применять в данной ситуации?
- Отстаивание интересов потребителей электроэнергии в федеральных органах исполнительной власти. Например, в конце прошлого года Русал вступил в Некоммерческое партнерство «Сообщество покупателей оптового и розничного рынков электроэнергии (мощности)». Для нас это серьезный шаг. Так получилось, что потребители до сих пор не были институционализированы. Есть Совет рынка, Наблюдательный совет, состоящий из Палаты покупателей, Палаты продавцов, Палаты инфрастуруктуры и государства. Но в Палате покупателей практически одни сбытовые компании, которые являются перепродавцами, а не потребителями, следовательно, наши интересы не достаточно представлены в этой организации. Кроме того, у нас в стране вообще мало квалифицированных потребителей, которые понимают, как работает рынок. Это происходит в связи со сложностью правил и регламентов или из-за того, что у многих эта статья затрат не достаточно существенна. А если потребители не понимают, как работает рынок, и разобщены, они не способны отстаивать свои интересы, как-то влиять на ситуацию. Сейчас мы надеемся, что Партнерство станет той организацией, которая сможет весомо представлять интересы потребителей. Мы хотим, в частности, чтобы представители Партнерства принимали участие во всех совещаниях в министерствах, ведомствах, правительстве по теме электроэнергетики.
- А на региональном уровне можно как-то повлиять на правила игры?
- На региональном уровне можно решить ограниченное число вопросов, потому что там регулируется только часть конечной цены электроэнергии. Однако есть рычаги влияния на ситуацию и на региональном уровне. Например, практика перекрестного субсидирования. В этом смысле нам удалось добиться существенного прогресса. Например, мы избавились от «договоров последней мили» в Волгоградской области, Свердловской области, снижаем уровень отчислений в Хакассии. Кроме того, на мой взгляд, активно работать с регионами не только можно, но и нужно. Вовлечение в работу региональных комитетов по тарифам в том числе должно привести к изменению нынешней системы рынка.
- То есть вы верите, что в ближайшее время ситуация на рынке электроэнергетики в России изменится?
- Несомненно. И ключевыми факторами станет повышение эффективности работы генерирующих компаний. Думаю, что в следующие пять лет энергетики просто вынуждены будут сосредоточиться на управлении собственными затратами. Тогда стоимость электроэнергии станет более справедливой.
- Справедливая стоимость – это сколько?
- На мой взгляд, справедливыми являются такие тарифы, которые позволяют развиваться и потребителю, и производителю. Наша продукция будет продаваться, только если стоимость электроэнергии в наших затратах будет не выше, чем у конкурентов. При этом если кто-то может производить электричество по конкурентоспособным ценам, значит, можно этому научиться. Я думаю, что в принципе в России цена электроэнергии должна быть ниже, чем в ЕС или США. Во-первых, у нас можно строить станции дешевле. Во-вторых, у нас большинство энергоресурсов расположено внутри страны, а следовательно, можно сократить логистические издержки.
- А пока эти прекрасные времена не наступили, нужно стараться самим и повышать собственную энергоэффективность...Верно?
- Это сложный вопрос. Да, сейчас все производственные компании работают над энергоэффективностью. Но, с другой стороны, понимаете, есть технология. И даже если мы совершим революционный прорыв в этой области на уровне Нобелевской премии, все равно не сможем снизить расход электроэнергии более, чем на 20%. А тарифы сейчас растут на 40% в год. Получается, что этот рост «съедает» все наши усилия. Я не хочу сказать, что ничего делать не нужно. Однако понятно, что одной энергоэффективности в России недостаточно. Кроме того, должна быть заинтересованность государства в этом вопросе. У нас еще во времена РАО ЕС был выдвинут тезис о том, что нужно повышать тарифы – тогда бизнес будет заинтересован в применении энергосберегающих технологий. Но это справедливо только отчасти. При превышении определенного уровня цена на электроэнергию становится фактором, тормозящим внедрение новых технологий.
