Уважаемые читатели! Обращаем ваше внимание, что статья вышла 21 июля 2008 года.Безответственная экономическая политика США способна сократить мировой ВВП на 15–35%. Как развивались процессы, которые породили нынешний кризис? Почему он был предопределен и чем грозит миру?
Америка развивалась вполне динамично и сбалансированно до 1960-х годов, когда там вылезло чрезмерное увлечение властей стимулированием спроса- политики активно помогали обществу в периоды циклических спадов, а вот в фазе роста и не думали бороться с перегревом экономики. Как следствие, ко второй половине 60-х уровень загрузки производственных мощностей уверенно держался выше 90%, безработица была ниже 4%. Ну и первый же дополнительный спрос из-за начавшейся вьетнамской войны породил мощную инфляционную волну.
Игрища президента Ричарда Никсона с замораживанием цен и нефтяной шок усугубили проблемы: все 1970-е годы и начало 1980-х прошли под знаком стагфляции (высокой инфляции и стагнации в экономике) и беспорядочных метаний администрации США. Этого оказалось достаточно, чтобы из щелей повылазили неолибералы, до поры сидевшие тихо из-за того, что безумная политика их идейных предков породила Великую депрессию. Они принялись «объяснять» обществу, что во всем виновато неэффективное и дорогое государство: мол, устраните бюрократов и освободите деловую инициативу наших людей – и вы станете свидетелями невиданного процветания; в общем, примерно то же самое они говорили и делали в 1920-е годы. Американцы были измучены 15 годами инфляции, а неолибералы в своем религиозном экстазе (поклонение «невидимой руке рынка» – это вполне обычный языческий культ) были весьма напористы, и Штаты выбрали «рейганомику», то есть «либерализацию» и «дерегулирование» всего и вся. Интересно, что результат в виде бурного взлета, а затем (в 1987 году) дикого обвала они получили очень скоро, но это никого не остановило, а крах «восточного блока» и активная фаза глобализации лишь усугубили положение. Что же произошло?
А случилось то, что и должно было случиться. Помните наши рассуждения о рыночной экономике как системе с положительными обратными связями? Предоставленная сама себе, она вовсе и не думает тяготеть к «магистрали» – напротив, начинает бодро от нее убегать, причем этот процесс продолжается вплоть до исчерпания всех ресурсов экономики (национальной или – как в нашем случае – даже глобальной), после чего, само собой, наступает не менее брутальная расплата. Разумеется, обрадованные либерализацией экономические агенты, имевшие наилучшие стартовые позиции, рванули вперед – и слабые начали быстро отставать.
Беря в качестве базового 1985 год как разгар правления Рейгана, можно констатировать, что с учетом инфляции к середине 2000-х годов реальные доходы бедных американцев (нижние по доходам 20% домохозяйств) выросли максимум на 1%, нижнего сегмента среднего класса (вторая квантиль по доходам) – на 2–3%, среднего сегмента – на 4–5%, зато верхний средний класс «растолстел» на 9%, а богатейшие 20% населения – на 28%. В том числе верхний пятипроцентный слой – на 46%. Медианный доход домохозяйств подрос на 5%, тогда как средний (на него большее влияние оказывают богатые) – на 18%. Как следствие, измеряющий уровень неравенства в обществе коэффициент Джини увеличился с 0,39 (это близко к современным уровням Канады, Австралии, Японии, Франции и Швеции) до 0,47 (график ).
Кстати, именно в этот период произошла так называемая «революция топ-менеджеров», когда обычной практикой стало получение несколькими высшими управленцами крупных корпораций дохода, превышающего выплаты всему остальному многотысячному персоналу вместе взятому. А ведь все это суть не только социальные факты, но и экономические. Чем богаче человек, тем меньшую часть своего дохода он тратит (просто не на что израсходовать такие деньги). Поэтому при прочих равных условиях чем выше уровень расслоения по доходам, тем ниже совокупный спрос. Глобализация лишь усугубила проблему, развязав руки «эффективным менеджерам» в деле «снижения издержек» путем урезания выплат сотрудникам. В общем, на выходе получился сильно угнетенный спрос: и реальные доходы падают, и расслоение растет. Куда ж податься бедному янки?
«Известно куда, – воскликнули неолиберальные власти, – в банк!» И правда, если своих доходов не хватает, а более-менее устойчиво упавший спрос грозит экономической депрессией, то что делать, кроме как взять кредит? И начался бурный кутеж взаймы. Он продлился 25 лет. Если до «рейганомики» норма сбережений американцев в основном колебалась между 8 и 10% (т. е. люди в среднем тратили на 8–10% меньше, чем зарабатывали), то с середины 80-х она активно пошла вниз. С начала XXI века показатель колеблется около нулевой отметки (график ): это значит, что на каждый доллар новых сбережений в среднем берется доллар нового кредита – редкие всплески возникают только на социальных выплатах от властей.
Цену этого кутежа легко увидеть на графике соотношения долгов домохозяйств к их реальным располагаемым доходам (график ). Это отношение выросло с 60–70% в начале 1980-х до 134% в текущем году. Понятно, что в обычных условиях заемщики быстро бы взвыли от того, что все более весомая часть их дохода уходит на обслуживание долга. Дабы не допустить этого, Федеральная резервная система (ФРС, Центральный банк США) в течение почти двух десятилетий управления ею Аланом Гринспеном проводила политику «зигзагообразного» снижения базовой процентной ставки. Она агрессивно уменьшалась, затем для борьбы с возникшей инфляционной волной ее опять поднимали, но до более низких вершин, после чего этот цикл повторялся еще несколько раз.
Беда финансовых эквилибристов, однако, состоит в том, что у такой тактики есть естественный предел – нулевая отметка: нельзя понизить ставку ниже нуля, а ведь туда уже почти пришли в 2003 году. Не потому ли старый хитрец вскоре после этого поспешил уйти на покой. Чувствовал, каких дров наломал и что теперь последует?
Почему растут цены? А что последует, уже более-менее понятно, ведь ресурс-то у 20-летнего «зигзага» иссяк. И все, что мы видим сейчас, – это симптомы именно вышеописанного кризиса, в этом легко убедиться. О чем больше всего говорят? Об инфляции, конечно! Она стала прямым следствием означенной политики. Процентные ставки вовсе не приспособлены к тому, чтобы регулировать всю экономику – для этого есть масса других инструментов, выбитых неолиберальной демагогией о невмешательстве государства. Использование одних лишь ставок подобно ковровой бомбардировке: во что попадешь, заранее сказать невозможно. Но, конечно, базовые ставки ФРС оказывают непосредственное влияние прежде всего на рынок кредитов – и ставки по ним тоже в целом снижались. А это значит, что кредит становился все дешевле, спрос на него рос, и, как следствие, разбухала денежная масса. Остановимся на этом показателе.
Возможно, для многих это будет сюрпризом, но деньги, которые лежат в банке на вашем счету, это всего лишь квазиденьги, своего рода денежные деривативы. Пусть некто принес в американский банк $100 – банк открывает ему депозит и в соответствии с требованием ФРС о 10%-ной норме резервирования выделяет $10 как резерв под этот депозит. Остальными $90 он волен распоряжаться как угодно – дать кредит, положить на депозит в другой банк или купить облигации. Кредитополучатель потратит деньги, например, на приобретение оборудования, так что эти $90 в конце концов получит продавец оборудования. Он разместит их на своем счету в банке. Продавец облигации сделает то же самое сразу. Таким образом, в любом из трех вышеперечисленных случаев эти $90 снова будут размещены разными лицами, которым они в конечном счете достались, на банковских депозитах. Банки снова выделят в качестве резервов под них 10% (т. е. $9), а остальное опять пустят в работу и т. д. Легко видеть, что, изначально имея в распоряжении реальных денег («наличных») всего $100, банковская система устроила с их помощью «депозитных денег» на сумму $1000.
Такой механизм называется денежным мультипликатором. При этом каждый владелец депозита уверен, что у него на счету лежат именно деньги, а не какой-то суррогат – в реальности же это (так называемый «денежный агрегат М3» или «широкая денежная масса») просто банковские обязательства выплатить клиенту определенное количество наличных денег в заранее оговоренный срок. Но ведь это и есть определение фьючерса (если обязательство безусловное, то есть депозит безоговорочно закрывается при истечении его срока) или опциона (если обязательство вступает в силу лишь при желании клиента, а иначе продлевается), т. е. производного финансового инструмента или «дериватива».
Теперь, если некто придет в банк и закроет свой депозит, унеся из него $100 наличными, то вступит в силу «обратный денежный мультипликатор»: банк, чтобы дать мне денег, продаст свои облигации, их покупатель вынужден тоже что-то продать, дабы найти денег на покупку, и т. д. – в итоге изъятие человеком $100 наличных денег из банковского оборота повлечет за собой снижение «депозитной денежной массы» на $1000. Когда таких людей становится много («паника вкладчиков»), широкая денежная масса резко сокращается, порождая банковский кризис ликвидности, крах рынков разных активов, а в худшем случае еще и дефляционный коллапс экономики в целом. Конечно, власти не хотели допустить такого и продолжали с усердием безумцев стимулировать бешеный банковский оборот.
Как следствие, начиная с 1994 года, агрегат М3 полетел вверх со страшной скоростью (график). Однако ж в середине 2000-х дела пошли так плохо, что пришлось открывать кран еще шире. Заранее предвидя, чем это грозит, ФРС попросту перестала публиковать статистику М3. Но ведь ее компоненты известны, поэтому независимые исследователи сейчас спокойно вычисляют нужный показатель и видят, что в последние три года отношение М3 к «настоящим деньгам» и некоторым инструментам мгновенной ликвидности (дорожным чекам, депозитам до востребования и т. д.), т. е. показателю М1, растет уже почти вертикально и давно превысило прежние исторические максимумы. Представляете, как будет «весело», когда так лихо раскрутившаяся спираль начнет сжиматься?
Ну а инфляция – логичное следствие. Если все эти «банковские деньги» нельзя превратить в наличные, то вот потратить их ничто не мешает! Отсюда рост цен на покупки. До 2000 года немалая их часть приходилась на фондовый рынок – особенно на технологический сектор. Последний, однако, на радостях раздул безумный пузырь, и тот лопнул в 2000–2002 годах, заметно охладив страсть публики к простым спекуляциям. Немалые средства оказались на свободе и искали себе приложения: их владельцы стали придирчивее исследовать происходящее вокруг, и вот тут-то до них «дошло». Уж как пытались скрыть инфляционную сущность своей политики власти США!
Индекс потребительских цен «обкарнали» до неузнаваемости. Ввели «гедонистические» поправки к ценам: мол, коль скоро товары становятся все лучше и потребитель получает от владения ими все большее наслаждение, будем делать на это поправку и дорожающие вещи посчитаем дешевеющими! Только вот потребителям забыли раздать «гедонистические» доллары.
И усредняли цены разных групп геометрически, а не арифметически (так меньше выходит в итоге); и махинации с товарными корзинами перешли все границы (в потребительской корзине бифштекс и гамбургер, но если бифштекс подорожал сильнее, то учитываем только цену гамбургера, а если наоборот – только цену бифштекса), и массу других уловок придумывали, но реальность все же выплыла наружу.
Неолибералы умудрились наступить ровно на те самые грабли, которые их живой классик Милтон Фридман когда-то заботливо приготовил кейнсианцам, сказав следующее о попытках лукавством смягчить инфляционные ожидания публики: «Можно дурачить всех некоторое время, можно дурачить кого-то одного всегда, но невозможно всегда дурачить всех». Вот и наступил час расплаты теперь для его последователей.
Горячие деньги в попытке спастись от инфляции полетели на товарные рынки, что вкупе с растущим азиатским спросом и некоторыми другими текущими причинами вызвало жуткий рост цен на топливо, металлы и продовольствие. Отпускные цены производителей устремились к вершинам 1951 и 1977 годов и уже почти достигли их, а ведь неолибералы так гордились якобы достигнутым ими высоким экономическим ростом при низкой инфляции.
Откуда проблемы у финансовых структур? Финансовая система вследствие постоянного обмана (а искусственно заниженные процентные ставки – это именно обман участников рынка) оказалась дезориентирована. Чем больше рынков «дерегулируется», тем больше их становится спекулятивными – таковыми стали уже не только рынки облигаций и процентных ставок, но также и акций, валют и даже товаров.
Наконец, предметом спекуляции стал и рынок недвижимости – результат мы видим сейчас, когда раздувшийся на этом рынке гигантский пузырь лопнул, вследствие чего многие из недавних заемщиков попросту не платят по кредитам. Неудивительно, что параллельно такой «либерализации» спекулятизации рос и удельный вес финансового сектора – фактически все стало ему доступно, поэтому если до «рейганомики» удельный вес финансовых компаний в общей массе корпоративной прибыли составлял обычно лишь 20–30%, то в среднем за последние 10 лет он перевалил за 50% (график ).
Именно поэтому все проблемы финансового сектора немедленно транслируются на всю экономику, а негативный ответ сектора домохозяйств тут же возвращается обратно финансовым компаниям, еще более усугубляя их положение. В целом банки и прочие учреждения того же типа уже показали убытки на сумму $400 млрд, но, судя по последним исследованиям, это только начало, а вовсе не конец, как еще недавно казалось многим. Особенно тут выделяется свежий закрытый доклад второго по величине в мире хеджевого фонда Bridgewater Associates. Он оценивает грядущие убытки в $1,6 трлн.
И вот теперь банки столкнулись с наличием у себя огромного количества ставших «плохими» активов. Они появились не сами по себе – просто у банков должна соблюдаться адекватность активов и пассивов по их срочности. А если средний депозит (основной пассив) имеет срок от 3 до 12 месяцев, а средний кредит (основной актив) дается на 20–30 лет, то какая уж тут адекватность!
Вот и пришлось банкам во время всплеска спроса на самые длинные ипотечные кредиты играть в сложные игры с «секьюритизацией»: кредиты разных сроков «упаковывались» в большие пакеты, под которые выпускались ценные бумаги, например CDO (collateralized debt obligations, т. е. облигации долга с покрытием).
Там намешаны самые разные кредиты, и бумаги стали опасными. Появились и сразу разрослись до десятков триллионов долларов по номиналу CDS (credit default swaps – «свопы кредитного дефолта»), с помощью которых банки пытались застраховать риски невозврата кредитов, и теперь страховщики честно признаются, что даже нынешний уровень неплатежей по кредитам им не по зубам; а ведь пока мы видим только цветочки!
Банки создали много карманных «фирмочек» SIV (structured investment vehicles – структурные инвестиционные компании), которые под залог долгосрочных банковских активов выпускали и продавали свои короткие облигации, взамен покупая чужие длинные, тем самым тоже пытаясь устранить вышеописанный дисбаланс в срочности активов и пассивов банков. Эти «фирмочки» благополучно сколлапсировали в первые же месяцы кредитного кризиса, т. е. их облигации просто перестали покупать; а теперь власти еще и требуют включить их в балансы банков, что сразу заставит последних срочно искать источники пополнения собственного капитала – у «фирмочек» ведь стоимость чистых активов отрицательная. $5 трлн – цена только этого вопроса.
Неудивительно, что кредитный рынок теперь находится в прострации – доверия нет; кредиты стараются не давать, а ведь вся нынешняя система построена на этом. Полностью потеряна управляемость: если сопоставить динамику базовой ставки ФРС и средней ставки по 30-летним ипотечным кредитам, то можно увидеть, что с 1990-х годов вторая все менее охотно реагирует на первую, а последний цикл монетарного ужесточения и смягчения был полностью проигнорирован: ипотечная ставка просто стоит на месте, не реагируя ни на какие меры ФРС (график ).
Похожую ситуацию в середине 70-х тогдашний глава ФРС Пол Волкер решил, взметнув базовую ставку до 20%, но сейчас это уже невозможно, ибо при нулевой норме сбережений значительная часть спроса сидит на кредитной игле, так что ее исчезновение даже на пару лет грозит жуткой ломкой.
Таким образом, центральные банки утратили не только тот единственный универсальный инструмент регулирования экономики, что им милостиво оставили неолибералы (базовые процентные ставки) – они теперь с помощью своих мероприятий денежной политики не в состоянии повлиять даже на кредитный рынок, который, казалось бы, уж точно должен подчиняться такого рода мероприятиям. Из-за этого центробанки вынуждены попросту подменять весь кредитный рынок, самолично раздавая займы страждущим, – не всем, конечно, кое-кого (как инвестбанк Bear Stearns) можно и технично утопить.
Что ждет мировую экономику и Россию? Таким образом, по сути, вся послевоенная система регулирования экономики лежит в руинах, и, похоже, теперь уже никак не избежать резкого сдутия в ближайшие 1–3 года всех образовавшихся пузырей дисбалансов по сценарию дефляционного коллапса, подобного Великой депрессии, только теперь уже всемирной. Хочется еще раз подчеркнуть, что обычные вещи, которые пишут о кризисе, в принципе вторичны. Да, важны и цены на жилье, и фондовый рынок, и доллар, и списания банками убытков, но все эти вещи можно растягивать во времени и пытаться разрешить какими-то ситуативными мерами, а что делать с фундаментальным перекосом – между спросом и предложением?
Ведь чрезмерное потребление (с помощью кредитов) – не изолированный факт: под завышенный спрос формировалось и завышенное предложение – строились заводы, расцветали большие города и даже целые страны (особенно азиатские). Более того, в этой сфере работает такой же мультипликатор, только спросовый: на кредитные «доходы» американцы покупали, к примеру, китайские носки; полученные деньги китайцы платили японцам за их оборудование; те на выручку, в свою очередь, приобретали какие-то европейские товары и т. д. по цепочке. Так что американский неолиберализм породил гигантские избыточные мощности по всему миру.
Возврат к обычной норме сбережений американцев (а он неизбежен) означает снижение их спроса на добрый триллион долларов, а вкупе с британцами и прочими гиперпотребителями сумма возрастает до $1,3–1,4 трлн. С учетом мультипликатора это означает общее сжатие предложения на $10–20 трлн, то есть падение мирового ВВП на 15–35%. И ведь это еще оптимистичная оценка – она дает точку равновесия, однако такие высокоамплитудные колебания почти всегда эту точку проскакивают.
Что важно для нас? Если в первой (ныне развивающейся) инфляционной фазе кризиса основное бремя несут страны-потребители, то дефляционный коллапс развернет ситуацию на 180 градусов: уже страдающие государства лишь продолжат движение вниз, тогда как ныне радующиеся страны производители (Восточная Азия, нефтяной Ближний Восток, Россия) просядут очень резко и глубоко. Готова ли российская власть к этому? Пока нет. Во всяком случае трудно иначе воспринять высокомерную раздачу советов куда более экономически развитым странам и горделивое уверение всех вокруг, что Россия – «тихая гавань», которой ничего не грозит.
Между тем великолепные шансы на создание высокоразвитой экономики и здорового общества, возникшие в первое десятилетие XXI века, были утрачены. Напротив, государство феодализируется, экономическая структура примитивизируется, социальная система деградирует почти по всем направлениям, финансовая система становится все более ненадежной на фоне текущих вызовов, транспортная и коммунальная инфраструктура продолжают разваливаться, демографический кризис остается крайне тяжелым, а здоровье народонаселения в ключевых аспектах ухудшается. Запас прочности общества (и экономики) уменьшается – стало быть, похмелье может стать исключительно тяжелым.
ТЕОРИЯ: Магистраль экономики
Почему финансовые власти должны бороться с перегревом экономики. В математической теории случайных процессов хорошо известна задача о простой игре: двое подбрасывают монетку, и проигравший каждый раз отдает победителю рубль. Если игра идет до полного разорения одного из участников, то вероятность итогового выигрыша каждого из них пропорциональна исходной сумме, которой они располагают. Например, если у одного в начале есть 10 рублей, а у другого 90, то шансы первого на победу равны 10%, а второго – 90%.
Отсюда, в частности, следует, что при прочих равных условиях в абсолютно свободной рыночной экономике богатые становятся богаче, а бедные – беднее. Иначе говоря, это система с положительными обратными связями. Запомним это. Еще несколько десятилетий назад в науке царил разброд касательно проблемы «оптимального роста», но ряд ключевых работ видных экономистов сильно продвинул теорию в этом направлении. Интересно, что схожие результаты были получены при совершенно разных подходах нескольких научных школ – от динамических моделей межотраслевого баланса (чаще всего ассоциирующихся с именем Василия Леонтьева) до многочисленных макромоделей роста экономики в целом. Во всех случаях находится некая оптимальная траектория роста, обычно именуемая «магистралью», которая позволяет добиться максимального совокупного потребления за длительный период времени. При этом в разных теориях речь идет о различных «магистралях» (вроде «луча Фробениуса» для леонтьевских моделей или уравнения Рэлея для макроэкономических производственных функций), однако сама по себе идеология «магистрали» возникает повсюду. В наиболее простой форме она выражается в так называемом «золотом правиле накопления». Его около 40 лет назад сформулировал Эдмунд Фелпс. Правило гласит: в долгосрочном плане наилучшие результаты достигаются, если норма инвестиций (отношение инвестиций к уже накопленному основному капиталу) все время поддерживается равной текущей норме отдачи на капитал (отношение прибыли к капиталу). Если инвестиций делается больше описанного динамического равновесного уровня, то это грозит в будущем дефляционным кризисом перепроизводства; если меньше, то порождает инфляцию по причине нехватки производственных мощностей. Таким образом, оптимальное управление в экономической сфере состоит в том, чтобы стараться держаться около магистрали, не допуская слишком уж серьезных отклонений от нее. Если нынче идет рост и бизнес активно инвестирует, то следует поднимать налоги и делать кредит дороже, чтобы уменьшить норму капиталовложений и тем самым не допустить инвестиционного перегрева экономики. Если же наблюдается циклический спад, то разумно, напротив, смягчать фискальную и денежную политику для стимулирования просевшего спроса и, следовательно, повышения упавшей нормы отдачи на капитал. Иначе говоря, что бы ни происходило, следует возвращать экономику к оставленной ею магистрали, ибо в долгосрочном плане это принесет наилучшие плоды.
VIP-ВЗГЛЯД: Вы боитесь мирового кризиса?Аркадий Дворкович, помощник президента России:
– Не боюсь. Мировое сообщество справится с вероятными проблемами, а мы уж тем более. Мы сильны тем, что нажили в последнее время. А победить ситуацию нам поможет финансовая дисциплина и выполнение всех планов, которые были заявлены в экономической политике.
Михаил Хазин, президент консалтинговой компании «Неокон»:
– Конечно, стоит его опасаться. Сегодня Россия – абсолютно открытое государство, и финансовый кризис по ней может ударить еще сильнее, чем по США. Даже несмотря на то, что центр кризиса как раз находится в Америке. У нас значительные доходы – от торговли нефтью. При любом коллапсе происходит коррекция спроса, то есть он падает. Соответственно, рухнут мировые цены на нефть и энергоносители. И это приведет к дефициту внешнеторгового баланса. Кроме того, снижение цен на сырье отбросит нас к ситуации 1998 года, ведь никакого резерва нет. В лучшем случае есть ценные бумаги, в худшем – средства в разорившихся банках. Производство отсутствует, к тому же существует кризис продовольствия. Если тогда еще были люди, способные работать, то сейчас не хотят, а главное – не умеют. Мне могут возразить, что у нас есть автосборочные заводы, но ведь они ориентированы на внутренний спрос. А при кризисе он истощается. Заводы станут закрывать, и тысячи рабочих окажутся на улице без средств к существованию. Да и финансовое состояние российской банковской системы, с точки зрения рисков, сейчас намного хуже, чем даже в 1998-м.
Евгений Гавриленков, управляющий директор группы компаний «Тройка Диалог», главный экономист:
– Нет, ведь повторения кризиса 98-го не будет. Кроме общей коррекции на фондовом рынке, которая сейчас наблюдается, ничего страшного не произойдет. В отличие от 1998 года сейчас у нас есть резервы, нефть стоит $140 за баррель, а не $8–10. Да и слабый доллар тоже выгоден, так как позволяет привлекать иностранный капитал в отечественную экономику. А главное, у государства нет большого внешнего долга. Частный сектор накопил долги, но они составляют менее 30% ВВП, это не критическая цифра.
Дмитрий Панкин, заместитель министра финансов России:
– Финансовый кризис в мире не кончился. Но мои ощущения после общения с другими специалистами подсказывают, что худшее позади, хотя проблемы действительно еще возникнут. Об этом говорят многие международные эксперты. А один инвестбанкир этот кризис сравнил с пьесой из пяти актов.
Он надеется, что третий акт уже прошел, но впереди есть еще два. Вместе с тем надежды международных экспертов связаны с тем, что третий получился самым трагичным, а четвертый-пятый окажутся спокойнее, хотя, безусловно, будут. Есть опасения, что многие банки не до конца раскрыли убытки, которые они понесли по бумагам. Некоторые европейские банки повели себя консервативно, надеясь «пересидеть» и не показывать убытки по сложным бумагам. И самым неприятным в финансовом кризисе стала неожиданность появления проблем со сложноструктурированными финансовыми институтами. Сейчас финансовое сообщество уже выработало алгоритмы борьбы с такими проблемами. Поэтому опасаться нечего.
Лев Якобсон, первый проректор государственного университета «Высшая школа экономики»:
– Боятся того, что непонятно. А механизм этого финансового кризиса понятен, поэтому он не страшен. Конечно, он отражается на России, и в первую очередь высокой инфляцией. Кроме того, он проявляется тем, что наш бизнес стал испытывать трудности в кредитовании. Но в то же время Россия имеет преимущества перед другими странами из-за высоких цен на сырье и энергоносители. Поэтому наше положение более предпочтительнее. Так что этот кризис не смертелен, хотя и подвергнет нашу экономику серьезным испытаниям.
Михаил Эскиндаров, ректор Финансовой академии при правительстве РФ:
– Если своевременно предпринимать соответствующие меры, то ничего не страшно. Сейчас правительство и Центробанк пристально следят за ситуацией на рынке. И они работают над тем, чтобы Россию не так серьезно затронул кризис, как США. Но поскольку крупные мировые фонды, в которых размещены средства многих правительств, в том числе и нашего, находятся на грани краха, то нам в случае их банкротства проблем избежать не удастся. Мы еще четыре месяца назад подготовили доклад, где говорили, что Россия находится в мировой системе, и все процессы неизбежно будут отражаться на нас. Тогда была создана единая система мониторинга – так называемый кризисный центр, в который вошли представители всех регулирующих финансовых организаций. И я уверен, они не допустят слишком большой опасности для России.
